— Понял он… лишь бы китаёзы не просекли…
— Не просекут, — сказал Куликов.
Несмотря на почти панические нотки во время переговоров в эфире, командный состав партизанского отряда не выглядел таким уж растерянным. Более того, все были сосредоточенны. Понятно, что вся паника – это игра на публику. Все было под контролем, хоть и приходилось действовать на грани фола, но иначе невозможно победить превосходящего силами противника.
— Может уже пора? — спросил Вадим, вслушиваясь в долетающие раскаты боя.
Люди гибли, выполняя самоубийственные задания, и с каждой минутой жертв становилось все больше.
— Нет… Рано.
— "Центр" – это "Юг"! Прием!!!
— На связи "Юг"…
— Где, черт возьми, подкрепления?!
"А вот это действительно уже опасно, — подумал Вадим. — Ситуация действительно стала критической. Противник проходит дальше, чем его собирались пускать изначально".
— Сейчас будут "Юг", подождите еще немного!
— Ждем!
— "Север" – это "Центр". Прием… "Север"…
— На связи "Центр"…
— Как обстановка "Север"?!
— Противник прижал нас к стене!
— Отлично! — отключившись, воскликнул Коржаков и, обратившись к Куликову, кивнул: – Давай!
Вадим стремглав выскочил из землянки, махая ожидающим его трем бойцам.
— Давайте!
Те быстро трижды выстрелили красными ракетами, а потом дали один залп зелеными. Так много, чтобы сигнал к выходу заметили все и действовали в одном порыве. И, спрятавшиеся в земле еще ночью, партизаны выскочили из земли, точно демоны или мертвяки и бросились вперед, сминая противников с флангов, а тут еще отступавшие под натиском полицаев партизаны встали и, более того, пошли в контрнаступление. На некоторых участках дошло даже до рукопашных…
Костры, что партизаны жгли всю ночь напролет, выполняли сразу две функции. Первая и самая очевидная это, естественно, освещение пространства, чтобы противник не смог незамеченным пойти в атаку и в этом случае оказался на виду.
Вторая функция костров, это засветка тепловых датчиков беспилотных самолетов-разведчиков, а также других средств обнаружения, за счет того, что костры постарались сделать максимально дымными. За счет этого, некоторой части партизан удалось создать укрытия и спрятаться в них до особого сигнала командования.
Укрывшись дымом костров, произвели дополнительное минирование ущелий и теперь эти минные сектора начинали действовать.
Подразделения противника, что ворвались с "севера", а точнее, пропущенные партизанами, оказались на таком тротиловом поле. Авдеев активировал детонатор и сотни атакующих полицаев в буквальном смысле этого слова взлетели на воздух. Многие сотни получили тяжелейшие осколочные ранения. Те, кто не попал в зону взрыва плотной толпой рванули назад и попали на второе минное поле и адское представление повторилось. Сотни полицаев были смешаны с землей и камнем и живые с ужасными ранами завидовали мертвым.
Почти то же самое происходило на юго-западе. Только тут ущелье было несколько шире и противника еще требовалось правильно сконцентрировать на минных полях как можно более плотно. Для этого использовали пулеметы, гранаты и гранатометы. Какие-то зоны были не так хорошо простреливаемы и полицаи инстинктивно жались туда, не подозревая, что они скапливаются на пятачке, через который большинство их них попадет в ад.
Взрывы громыхали в ущелье. Полицаи бегали по его дну из конца в конец как того хотели партизаны. Они скапливались то на одном, то на другом участке и земля уходила у них из-под ног, зачастую вместе с ногами.
Тысячи и тысячи полицаев остались лежать в ущелье с оторванными конечностями и головами. Тысячи раненых вопили от боли и звали на помощь, но никто не откликнулся на их призывы. Те, что уцелели и могли двигаться, сломя голову бежали прочь оттуда, где во всей своей кошмарной чудовищности проявилась преисподняя.
Генерал Ци выслушивал доклады о происшедшем с каменным лицом. В этой атаке он потерял больше десяти тысяч человек убитыми и в два раза больше ранеными. А также партизаны сумели подбить три самолета. Но, несмотря на то, что у него оставалось еще почти двадцать тысяч человек, бой можно было считать проигранным, потому как моральный дух этих людей уже никуда не годился. А втолковать им, что у противника уже просто не осталось средств сопротивляться, было невозможно. Слишком большое потрясение они испытали.
— Отступаем… — глухо произнес генерал Ци. — Но прежде, нужно все это забросать бомбами…
— Но вы же сами… — вякнул было майор Таньхэ, но под испепеляющим взглядом генерала тут же стух и что-то пробормотал, прося прощение.
Сопротивляться у партизан действительно не осталось ни средств, ни сил. В этом сражении они потеряли больше пятисот человек только убитыми, а еще раненые… Хорошо если человек шестьсот-семьсот полностью боеспособных наберется. И то вряд ли.
— Будем прорываться, — сказал Вадим. — Оставим глушилку и "Арену" на месте, для отвлечения внимания, и делаем ноги.
Коржаков согласно кивнул, только спросил:
— Куда пойдем?
— Куда дорога уведет… на север. А там посмотрим.
Уйти из ущелья под химическими бомбами удалось далеко не всем, едва ли половине. Китайцы набросали их так много, что ядовитым дымом заволокло все ущелье и прилегающее к нему пространство. Ветер погнал дым в один из выходов на северо-восток и досталось ренегатам, стоявшим в оцеплении. Естественно, что они не хотели погибнуть от химического оружия и вынуждены были отойти. Китайские командиры пытались заставить их стоять на месте, но страх получить химическое отравление и умереть, несмотря на защиту оказался слишком велик для простых людей и они, плевав на все приказы стали разбегаться. Вследствие чего в оцеплении образовались бреши, через которые партизанский отряд смог с боем пробиться и буквально сразу же начать растворяться в тайге, делясь на малые группы до пяти человек и расходясь веером.